Поклоняюсь кофейным автоматам.
Пролесь льнёт к отрогам туманных гор, обнимая тропами сколы скал. Под корнями стелятся мох и сор, по оврагу мчится к холмам река. У дороги россыпь слепых огней водит чащей, путает звук и след.
Маргарита бродит среди камней, прячет кости сосен в сырой золе, заплетает в косы полынь и хмель, провожая духов до их границ. В слюдяной землянке её постель, на дернине крыши гнездовье птиц, у порога – дикая алыча. Непростая служба – стеречь рубеж. Маргариты руки черны от чар, по подолу вышита обережь. У сторóжи множество есть забот, но извечно прям её тонкий стан.
У Агаты дом, институт и кот, и экзамен в среду опять не сдан. На работе – сроки, завал и стресс, и начальник лезет под юбку, гад. Она, может, рада бы быть не здесь, но «нельзя же вечно от всех сбегать», в головёнку вбито – «терпи, молчи», «ты сама в ответе, тебе и плеть». Чёрт-те где посеянные ключи нужно снова как-нибудь заиметь, а иначе – долгий скандал с отцом: «ничего доверить тебе нельзя». Но Агата может держать лицо: пусть другие стонут и лебезят, пусть другие ищут себе плечо, а она, конечно, всегда сама. У Агаты принципы, а ещё у неё практический склад ума – атеист, прагматик и интроверт, в чудеса не верила лет с пяти. Никакие феи не спят в траве, и дракон по небу не пролетит, и, конечно, нет колдунов и ведьм – это всё обман для блаженных дур. Сказки славно слушать, да только ведь так нельзя реальную снять беду, так нельзя закрыть настоящий счёт – ну и толку верить во всякий бред? Она платье вешает на крючок, достаёт из ящика старый плед, не забыть будильник – на шесть ноль-ноль. За окном – ну надо же! – вновь гроза. Из-под рёбер горькая злая боль подступает ночью к её глазам, и солёных капель горячий ток обжигает нежную кожу щёк.
Маргарита щурится на восток, достаёт припрятанный корешок (мандрагора редкость в её краях), у неё готовы кремень и трут – и в ладонях вспыхивает маяк. На вовек не встреченную сестру ворожит, вливая густую кровь, никогда не виденная сестра. И, сплетая в сумраке явь и новь, раздувает плоть своего костра – Маргарите больно и горячо, на руках порезам три дня кровить. Но Агата плачет – и как ещё?
Отвечает гулом тугая нить, наливаясь соками колдовства, укрепляя связь от сестры к сестре – и заводит песнь для сестры сестра.
***
В темноте-то горе всегда острей, а к рассвету вроде бы и не жжёт. У Агаты утром тепло в груди, на душе безветренно и свежо, на плечах уверенность, как мундир. Что-то снилось ей про огонь и медь, кто-то пел, и голос ей был родным – только кто бы стал для Агаты петь? Ускользает память, как лёгкий дым – сны запомнить редко когда везёт, было б славно так же и о плохом. К ней привычно под руку лезет кот, а от шерсти гарью несёт и мхом.
Ни к чему дивиться о чудесах, от работы явственней выйдет толк.
У Агаты белая полоса: и ключи находятся вдруг в пальто (там, в кармане, просто порвался шов), и отец за завтраком добр и мил – неизвестно, что на него нашло. Пересдать экзамен хватило сил, и начальник вдруг извинился (сам!).
Собирая мяту и зверобой, Маргарита бдит сквозь её глаза: «Не грусти, хорошая, я с тобой.», завывает ветер среди высот. На шнурке висит костяной божок – крутобокий, сытый домашний кот.
***
«Вот увидишь, всё будет хорошо.»
Маргарита бродит среди камней, прячет кости сосен в сырой золе, заплетает в косы полынь и хмель, провожая духов до их границ. В слюдяной землянке её постель, на дернине крыши гнездовье птиц, у порога – дикая алыча. Непростая служба – стеречь рубеж. Маргариты руки черны от чар, по подолу вышита обережь. У сторóжи множество есть забот, но извечно прям её тонкий стан.
У Агаты дом, институт и кот, и экзамен в среду опять не сдан. На работе – сроки, завал и стресс, и начальник лезет под юбку, гад. Она, может, рада бы быть не здесь, но «нельзя же вечно от всех сбегать», в головёнку вбито – «терпи, молчи», «ты сама в ответе, тебе и плеть». Чёрт-те где посеянные ключи нужно снова как-нибудь заиметь, а иначе – долгий скандал с отцом: «ничего доверить тебе нельзя». Но Агата может держать лицо: пусть другие стонут и лебезят, пусть другие ищут себе плечо, а она, конечно, всегда сама. У Агаты принципы, а ещё у неё практический склад ума – атеист, прагматик и интроверт, в чудеса не верила лет с пяти. Никакие феи не спят в траве, и дракон по небу не пролетит, и, конечно, нет колдунов и ведьм – это всё обман для блаженных дур. Сказки славно слушать, да только ведь так нельзя реальную снять беду, так нельзя закрыть настоящий счёт – ну и толку верить во всякий бред? Она платье вешает на крючок, достаёт из ящика старый плед, не забыть будильник – на шесть ноль-ноль. За окном – ну надо же! – вновь гроза. Из-под рёбер горькая злая боль подступает ночью к её глазам, и солёных капель горячий ток обжигает нежную кожу щёк.
Маргарита щурится на восток, достаёт припрятанный корешок (мандрагора редкость в её краях), у неё готовы кремень и трут – и в ладонях вспыхивает маяк. На вовек не встреченную сестру ворожит, вливая густую кровь, никогда не виденная сестра. И, сплетая в сумраке явь и новь, раздувает плоть своего костра – Маргарите больно и горячо, на руках порезам три дня кровить. Но Агата плачет – и как ещё?
Отвечает гулом тугая нить, наливаясь соками колдовства, укрепляя связь от сестры к сестре – и заводит песнь для сестры сестра.
***
В темноте-то горе всегда острей, а к рассвету вроде бы и не жжёт. У Агаты утром тепло в груди, на душе безветренно и свежо, на плечах уверенность, как мундир. Что-то снилось ей про огонь и медь, кто-то пел, и голос ей был родным – только кто бы стал для Агаты петь? Ускользает память, как лёгкий дым – сны запомнить редко когда везёт, было б славно так же и о плохом. К ней привычно под руку лезет кот, а от шерсти гарью несёт и мхом.
Ни к чему дивиться о чудесах, от работы явственней выйдет толк.
У Агаты белая полоса: и ключи находятся вдруг в пальто (там, в кармане, просто порвался шов), и отец за завтраком добр и мил – неизвестно, что на него нашло. Пересдать экзамен хватило сил, и начальник вдруг извинился (сам!).
Собирая мяту и зверобой, Маргарита бдит сквозь её глаза: «Не грусти, хорошая, я с тобой.», завывает ветер среди высот. На шнурке висит костяной божок – крутобокий, сытый домашний кот.
***
«Вот увидишь, всё будет хорошо.»