Пять на семь совсем не двадцать восемь, больше двойки тут никто не даст и весь дневник исчеркан красной пастой. Снова. За окном рыжеет осень, в сумке сменки три ботинка (разных) – мама накричит опять. Мол, проседь у неё уже от этих нервов, бла-бла-бла, полжизни на пелёнки, бла-бла-бла, нормального ребёнка кто бы дал ей, мол, ни грамма веры, эти клятвы вот уже в печёнках, и по новой – каждый раз, как в первый. Мама молодая, маму жалко.
Только как же, если ветер струны дёргает? Так больно, мама, трудно: за окошком класса двор, и свалка, и забор, и магазин, и трубы, а внутри так душно, мама, жарко, хоть бери – и бей стекло с размаха. Не поможет. В книгах строчки-змеи, были б фиги – было бы смешнее. Прогулять бы все уроки махом и сбежать носиться по аллеям.
Вечером припрётся мамин хахаль. Обещал ремня дать «как папаша», если не избавишься от дури. Весь балкон три дня потом прокурен. Можно не вставать на завтрак даже – в кухне до утра о бескультурье, о деньгах и прочем очень важном под вино и поцелуев звуки говорят. Детей не приглашали.
Под столом, под бабушкиной шалью, можно притаиться, лампу в руки и в альбоме с красным дирижаблем рисовать крыла углы и дуги, выводить чешуйки меньше капель – создавать дракона из обрывков, из клочков бумаги. Если вникнуть, он похож немножечко на папу, на того, всамделишного. Рыкнет – и опять, как раньше, в доме запах пирожков с картошкой или вишней, и опять у мамы синий фартук, за окном апрель, а может, март и никого здесь не считают лишним. Завтра в восемь вновь бежать за парту.
Без дракона здесь уже не выжить. Здесь уже минута – риск, и верно учишься гадать по коридору: ключ на месте – значит, мама дома. Ключ на полке, коврик смят придверный: тут уже бросать рюкзак – и дёру, а иначе «снова треплет нервы, поучил бы, по-мужски, сурово» и сидеть весь вечер под кроватью.
У дракона золотое платье (жёлтый карандаш недавно сломан, но сойдёт и рыжий), даже ратью не суметь побить его. Готовы три ноги, крыло, живот и гребень, хвост придётся делать на обоях – слишком длинный. Дело непростое. Как конструктор, собираешь зверя, из «нигде» зовёшь его на волю, средь «ничто» мелком рисуешь двери: низачем, так надо потому что.
Чешуя на месте уравнений, пряди гривы. Завтра воскресенье. Как же тут математичку слушать, если до дракона три мгновенья – коготь, глаз. А воздух в классе душен, а бубнёж училки мимо, мимо. Коготь, глаз. Смотри-ка, снова двойка. За окном осенний ветер горький бьётся об стекло. Неумолимо время мчит и на ухо по-свойски шепчет неразборчиво. Пошли бы все к чертям, осталась пара точек! Коготь, глаз.
Ноябрь, квартира, вечер, и вдохнуть, пожалуй, больше нечем. Из тетрадки вырванный листочек (коготь, глаз) – прошла, казалось, вечность, карандаш до сердца уже сточен. Из окна глядят глаза дракона. Вихри снега оплетают ветки, как же много есть теперь ответов, а вопрос не выдали. Бездонна темнота двора, неярким светом фонари маячат за балконом, мама спит, в квартире тишь.
Отныне отражений блики и осколки сохраняют тайну. Яркий, зоркий из воды, зеркал, морозной стыни, на границе радужки, на кромке, из горячей стали скован, вылит жарким маслом сковородки-солнца – мудрый взгляд столетней гордой твари.
У дракона лазерный фонарик – для бездомных кошек. Он смеётся, луч уводит к солнцу и коварно ждёт, когда забудется, собьётся тот или иной зверёк и в небо прянет, распахнув резные крылья. Кошки про драконов не забыли, что им человечий вечный ребус – три шага от небыли до были. У дракона голубые кеды и веснушек россыпи на скулах, шапка дома (мама, ну тепло же). Ну и что, что счастья с медный грошик, одеяло осень распахнула – и беги, дракончик, через площадь, и взлетай, дракончик, с этих улиц.